Они очень разные, эти два охотничьих пса, сказать точнее – совершенно разные. Общее у них лишь то, что они оба «лохматые», и вислоухие. И еще – они оба страстные охотники. Когда я был молод, то легко мог бы поспорить с ними в этом последнем качестве, но теперь… Теперь я умиляюсь их охотничьему фанатизму, и понимаю, что собаки эти даны мне судьбой может быть для того, чтобы не давать успокаиваться моей душе под грузом прожитых лет, и по-прежнему ощущать себя тем молодым, беззаботным и азартным охотником.

Джек – очень крупный дратхаар, с классическими бородой, бровями и усами. У него вообще все «классическое» — и окрас, и жесткая шерсть, и желтые глаза с глубоко выраженным смыслом. В его взгляде смешались и преданность, и ум, задорность и угрюмость, и даже печаль…
Мне всегда казалось, что немецкие породы выведены не естественным отбором с закреплением полезных качеств, как это было у пород английских, а какой-то неведомой нам генной инженерией или чудовищным по гениальности инбридингом. Мне кажется, «немцы» имеют более ярких и талантливых представителей, но подвержены нестабильности и даже возможному распаду породы от незнания этих особенностей при её ведении. Отсюда, видимо, и печаль в глазах Джека…

Боня – мелкий Русский спаниель яркого черно-белого окраса. Он свободно может пробежать под брюхом стоящего Джека.
Шерсть у Бони мягкая, шелковистая, как будто специально предназначенная для сбора семян чертополоха и репейника. Я поначалу с ужасом представлял, чтО будет, когда он на охоте забежит в обычные заросли. «Боня, Боня…- говорил я задумчиво, почесывая кобельку живот, когда он в очередной раз грохался передо мной на спину. – Что же с тобою будет…»
Оказалось – ничего страшного. Клубки шерсти вместе с намертво завалявшимися в них репяхами я после первой же охоты радикально остриг ножницами. Боня потерял часть своего кудрявого шарма, но зато собирать репяхи стал значительно меньше. Относился он к процедуре вычесывания чрезвычайно спокойно и терпеливо.

— Ты молодец, Бонифаций – говорил я ему, орудуя расческой, — ты просто молодец.
Странно, но степенный и с виду угрюмый «немец» к этому процессу имел, наоборот, предосудительное отношение. Правда, репяхи цеплялись у него в более чувствительных местах – бороде возле губ. Закатывались они так, что у меня опускались руки при их вычесывании. Джек нередко взвизгивал во время экзекуции, и я недоумевал, почему он до сих пор не откусит мне кисть руки или хотя бы один отдельно взятый палец.

Я говорил ему:
— Ну, потерпи, Джексон, потерпи, друг. Сейчас вытащим этих ежиков, расчешем тебе бороду, и будешь ты красавец. Стой спокойно.
Дратх вздыхал, словно лошадь, выкатывал желтые глаза и иногда мотал головой, от чего едва не сбивал меня с табуретки.
При обработке противоклещевыми препаратами все получалось с точностью до наоборот. Джек просто стоял, уткнувшись мордой мне в колени, пока я распределял содержимое пипеток на его холке. Боня перед обработкой почему-то испытывал панический ужас, и старался спрятаться, чаще всего – под машиной в гараже. Выманить его оттуда удавалось только элементарной подачкой.
Изловленного пса приходилось держать на коленях, и теперь он, притворяясь покорным, лежал абсолютно неподвижно. Однако, во время процедуры приходилось следить, чтобы при малейшей возможности он не рванул у меня из рук.

— Бонифаций, ну чего ты боишься? Ты же мой любимый, хороший песик. Неужели тебя каждый раз нужно волоком доставлять на такие процедуры? И я объяснял ему особенности пироплазмоза, дирофиляриоза…Впрочем говорить можно что угодно, лишь бы тон был ласковым.
Когда мы впервые отправились на охоту втроем – Джеку шел уже четвертый год, а Боня чуть не дотягивал до полугода. Я терзался сомнениями, не будут ли собаки мешать друг-другу? Ведь они такие разные! Можно сказать – абсолютно разные по манере и широте поиска, по реакции на затаившуюся дичь.

Дратхаар работает со стойкой, спаниель поднимает дичь сразу. Теоретически сводить этих собак на охоте вместе было бы не разумным. Боня мог запросто мешать Джеку делать стойку, а учитывая неугомонность этого маленького кобелька, охота вообще могла стать проблемной.
Зная очень неприятную особенность Джека работать по чистым местам на большом удалении от меня, я предполагал, что он увлечёт за собой и Боню, который должен быть буквально «подружейной» собакой.
Но что я мог поделать? Спаниель появился у нас в доме нежданно-негаданно, совершенно не запланировано, и так случилось, что всем пришлось просто смириться с его появлением. Домочадцы к Боне быстро привыкли, а экзальтированные соседские мамы даже начали приводить своих малолетних чад для общения с этим ласковым чудом.
Кобелек естественно остался у нас навсегда, и встал вопрос о его приобщении к охоте, поскольку держать на диване охотничью собаку я считал преступлением.
Философское «единство и борьба противоположностей» проявлялись во всём. Джек брал из рук какой-нибудь лакомый кусок медленно и аккуратно. Боня бросался на еду так, как — будто с рождения его не кормили. Однажды, слегка прикусив мне палец и получив за это подзатыльник, он, не переставая чавкать, даже не задумался, за что его любимый хозяин проявил к нему такую неблагосклонность.

— Ну что ты за человек такой, Бонифаций? – говорил я ему — Никакого у тебя воспитания. Ты что – самый голодный у нас? Посмотри, Джек сидит спокойно, и еду берет спокойно, и ест спокойно. А ты ведёшь себя некультурно и глотаешь, как удав… Ты жевать вообще умеешь?
Боня перебирал лапами, и преданно смотрел мне в глаза, разве что только не пожимая плечами: ну что, мол, поделаешь – такой вот я.
По-разному собаки вели себя и по приезду в угодья: стоило приоткрыть дверь багажника, как из — под неё вылетал Боня. На окрики он не обращал никакого внимания.
Джек же сидел в багажном отделении как сфинкс, ожидая, пока я застелю бампер краем плащ-палатки во избежание царапин от когтей, и дам ему команду «Вперёд»! Видимо, он воспринимал свой выход по ковровой дорожке, как должное.

— Вот смотри, паршивец – ласково говорил я, обращаясь к Боне, который с лаем носился вокруг машины, в полном восторге от того, что на мне была охотничья одежда. – Смотри, как ведет себя умная и воспитанная собака! А ведь я Джека этому не учил! Он сам постиг. А ты…Но «паршивец», не слушая, уже «метил» кусты поотдаль.
Усаживались в машину собаки тоже по-разному. Джек по команде мощным прыжком оказывался внутри и сразу замирал с гордо поднятой головой. Ему нравилось быть умной и строго воспитанной собакой. В такие моменты мне казалось, что, умей он говорить по-человечески, то запел бы «Deutschland, Deutschland uber Alles!»
Боня подбегал к машине слишком близко и прыгал через бампер кроссовера почему-то не прямо в багажное отделение, а наискось, точно так, как делают это прыгуны в высоту, разве что только не переворачиваясь через спину. Иногда разбега и толчка ему не хватало, и он соскальзывал с высокого бампера, сваливаясь на землю. При этом он страшно пугался своей неловкости, второй попытки делать ни за что не хотел, и в полном смятении забивался под машину. Приходилось доставать его оттуда и, как мягкую игрушку укладывать в багажник. В машине он, впрочем, тут же оживал, начинал носиться по багажному отделению и зачем-то рычать на Джека, который его совершенно не трогал, а только флегматично и с недоумением смотрел на проделки этого маленького бесноватого лицедея.

— Ну и паршивец же ты, Бонифаций… — со смехом говорил я, захлопывая дверь.
На первых охотах Боня практически не спускал глаз со своего опытного товарища, и старался не отставать. Рослый дратхаар легко махал через заросли ежевики, ломился в камышах и просто пронизывал кусты. Боня скоро терял его из вида, и ориентировался по слуху, благо треск от Джека стоял, словно от трактора. Однажды в большом мысу тростника на краю старого сада Боня умудрился потеряться и завыл протяжно и жалобно. На мой зов, правда, вылез довольно быстро, и радостно запрыгал вокруг нас Джеком. Он нисколько не признавал своей оплошности и всем своим существом уличал нас в игре с ним в прятки. Больше он не терялся никогда, потому что был от природы сметлив и осторожен.

Комичный случай произошел с моими собаками на прогулке по нашему парку. Я выводил их каждым утром, до работы, и наблюдал, как они с остервенением носятся между деревьев, сбрасывая накопившуюся за ночь энергию. Я бросал им палки, и они наперегонки бросались их искать, а потом предлагали мне бросать еще и еще…
На днях в город приехал зверинец и расположился в нашем парке. В тишине утренних сумерек вдруг раздался мощный звериный раскатистый рык.
Аппортировавший в эту минуту Джек буквально «раскрыл рот от удивления» – ведь он не слышал подобного никогда в жизни! Боня тоже замер, но тут же оббежал вокруг своего «большого брата» и стал позади него. На всякий случай. Всё его существо выражало крайнюю озабоченность. Это получилась так забавно, что я рассмеялся:
— Молодец, Бонифаций – осторожность прежде всего! Что там за зверь такой – кто его знает, верно?

Поначалу Боня на охоте даже не делал попыток искать какую-либо дичь, потому что на это у него просто не было времени – надо было хоть как-то конкурировать с бессовестным Джеком, самым наглым образом позорящим его в глазах хозяина. В чистом поле оба моих великолепных помощника прилично удалялись и, как только дратхаар прихватывал запах дичи и делал потяжку перед стойкой, подоспевал бесшабашный Боня и спарывал птицу. От всего этого можно было потерять самообладание, но я уже не молод и приучил себя сдерживаться. К тому же я предусмотрительно был готов к подобному поведению собак.
— Вот что, помощнички, так дело не пойдет. Джексон, ты сбавил бы ход, что ли… Бонифаций за тобой не поспевает, и носится как безумный, того и гляди глаз себе выколет сучком каким… Ну, надо ж как-то осмысленно все делать. Я не знаю, как, но надо как-то спокойнее. Ты ж не один на охоте. И носишься, как угорелый… Получаются два чудака: один большой, другой маленький.

— Боня, ты пойми одно: я здесь главный – я, понимаешь? Я стреляю дичь, только я, а Джек, за которым ты носишься, вытаращив глаза – ничего сам не может, без меня он ничего не поймает, ни-че-го, понимаешь? Твой «старший брат» Джексон этого не уяснил, он охотится сам по себе, он такой уродился, но может, хоть ты поймешь, что на охоте нужно работать не на себя, а на хозяина. А, Бонифаций? Ну что мне с вами делать, не знаю.
Я действительно не знал, что. В душе появилась даже какая-то обреченность. Знал же, знал, что не дело это – пускать вместе таких разных собак. Получается, они друг — другу просто мешают, и друг — друга портят. Что оставалось делать? Ходить на охоту с ними по отдельности: в субботу с дратхом, в воскресенье со спаниелем? Нет-нет, я слишком сентиментален, чувствителен, и не смогу переносить взгляд оставляемой дома собаки. Сделал так однажды и больше уже не хочу. Ну его, пусть будет, как будет. Ведь не все так плохо: природа, чистый воздух, иногда даже постреливаю…В общем, от безысходности, я смирился.

Однако на второй сезон все изменилось. Думаю потому, что Боня просто повзрослел. В начале своего второго сезона он все еще сильно ориентировался на Джека, но стал больше копаться в набродах, проявлять самостоятельность. В сентябре чисто, классически сработал своего первого перепела.
На поле стерни, поросшем густым мышеем, Джек, как это не редко бывало и раньше, рыскал на удалении, не обращая внимания на мой свист. Боня крутился рядом. В один момент я, потеряв его из виду, оглянулся и заметил, что он, уткнув нос в траву, возбужденно вертит головой, и часто виляет своим подобием хвоста. Типичная спаниелевая подводка!
Перед мордой кобелька вспорхнул крупный перепел, и понесся низом, переваливаясь с крыла на крыло! Я прекрасно понимал, что эту птицу добыть нужно обязательно и, все — таки, первым выстрелом умудрился промазать – перепел как раз вильнул в сторону, и дробь выбила проплешину в золотистой поляне мышея. В отчаянии я поймал на мушку серенький пропеллер крыльев уже на пределе для мелкой дроби и с радостью увидел после выстрела кувыркнувшуюся в траву птицу!

Боня с писклявым и восторженным лаем уже несся в ту сторону, но видеть птицу ему мешала трава. Он на скорости перепрыгнул примеченный мною стебелек, возле которого упал перепел, и с голосом понесся дальше! Я сразу увидел птицу, но поднимать не стал, ждал, когда вернется Боня. Тот закрутился, чуя запах дичи, но вдруг огромное лохматое чудище в лице Джека, хрипя запаленной пастью, тоже прискакало на выстрел. Нужно было что-то предпринимать, и я взял его на шворку.

— Это Боня сработал, пусть он и поднимет!
Я запоздало глянул на Боню, у которого теперь из пасти торчали только концы крыльев и лап несчастного перепела. Учитывая способность собачки поглощать еду, не утруждая себя ее пережевыванием, было ясно, что я вижу этого перепела последнюю секунду.
Шепнув как можно ласковее: «Боня, отдай птичку!» — я упал на колени и ухватился за перепелиные лапки. У меня был большой опыт отбора дичи у дратхааров, но я сразу понял, что он мне пригодится мало, так как до этого мне ни разу не приходилось отнимать добычу у мелких крокодилов.

Боня просто намертво сжал челюсти и даже не собирался их разжимать. Он видимо просто не понимал, зачем это вообще нужно делать. С большим трудом мне всё же удалось отобрать птицу. Поправляя и разглаживая пёрышки, я давал собакам какие-то наставления:
Мы могли бы хорошо охотиться вместе, если бы вы понимали простые истины:
— Ты, Джексон, должен искать накоротке и делать стойки, как полагается нормальной легавой собаке, а Боня пусть работает самостоятельно. Вы не должны мешать друг — другу и тогда мы достигнем результата… Я увлекся речью и машинально опустил руку с птицей слишком низко. Боня, внимательно слушавший меня, подпрыгнул и выхватил перепела у меня из руки. Сильным окриком мне удалось парализовать у него глотательный рефлекс, и перепел был спасен для кухни второй раз. Наверное, надо было быть с собакой более строгим. Но не в первый же раз…
— Бонифаций, — сказал я твердо. – Дичь в сыром виде есть нельзя. Не веришь – спроси у Джексона.
Я посмотрел, и не увидел дратхаара рядом. Так и есть – он уже прочесывал мощным галопом соседнее поле. Боня не мигая смотрел на мою руку с перепелом. Я вздохнул и повесил птицу на пояс. Всё таки, это была его первая добыча. Теперь можно было надеяться, что охотник из него получится.

Интересно проходили у нас охоты по фазану.
Птица эта у нас в большинстве случаев держится в камышовых зарослях. Запах фазана сводит собак с ума, но это не касалось моего Джека, поскольку я подозревал у него полное отсутствие оного, во всяком случае, во время охоты. Потому что пятый сезон этот кобель не мог взять в толк, что без помощи хозяина его усилия абсолютно бессмысленны.
Дратх работал сам по себе и на открытых местах уходил в сторону горизонта. Однако густые, мощные заросли, с соблазнительными набродами, сдерживали его энергию, и мне нередко удавалось сделать выстрел на нормальной дистанции. Кроме всего, Джек был великолепным «нюхачом». Если он шел вдоль зарослей, не заходя в них, и не обращая внимания на мои «посылы», значит, там никого не было. Можно было самому лезть в камыш и топтаться там до изнеможения, но результат был бы тот же. Но если дратх лез в тростник сам – надо было готовиться к выстрелу. К тому же кобель прекрасно ориентировался на слух.

На второй свой сезон по фазану заработал и Боня! И, что интересно, работал он по этой птице с голосом, в отличие от молчаливого Джека. До того весело было слышать его по-щенячьи заливистый лай, когда он преследовал кур и петухов в зарослях!
Одного фазана-подранка удалось добрать только с помощью Бони. Стрелял я далековато, в угон, по поднятому Джеком петуху. Камыш там был высокий и частый, перевитый понизу густыми зарослями травы. Джек птицу не вынес, а Боня в такую лихомань лезть не отважился и скромно стоял возле меня, делая вид, что это вообще его не касается.
Я с досады решил, что это подранок, и, зная способность фазана бегать с невероятной скоростью, уже смирился с потерей добычи. Однако для очистки совести проломился к месту падения птицы и минут пять безнадежно искал ее, раздвигая режущие руки стебли и всматриваясь в сплошное сплетение травы.

Джек, при своем великолепном чутье, не обладал, впрочем, настойчивостью в доборе подранков. Его интересовал сам процесс, поэтому он быстро бросал искать, и ломился дальше. Справедливости ради надо сказать, что в густых зарослях добрать фазана-подранка не просто: камыши держат сильный запах набродов, а фазан, кроме всего, ещё умеет и чрезвычайно быстро бегать.
В какой-то момент я перестал слышать дратхаара, возле меня был только маленький Боня, который нехотя пробирался по моим следам, потому что ему было боязно одному оставаться на тропе. Вдруг, я увидел, как спаниель заюлил в поиске, часто виляя обрубком хвоста. Он обогнал меня и напористо юркнул в осоку. Почти сразу же он подал голос. Звонкий, высокий, задорный лай! Совсем рядом. И перемещается – значит, петух бежит. Я не был уверен, что Боня впервые сможет справиться с крупной птицей, и полез в камыш на голос, желая помочь ему.
Но помог Джек. Он со страшным треском откуда-то со стороны проломился к Боне, и лай того сразу смолк. Когда я долез к ним (слово «подошел» для таких зарослей не годится), они мяли крупного петуха, раздувая пыхтящими носами его золотистые перья.

— Учись, Джексон! – сказал я, принимая добычу и любуясь сказочным переливом фазаньего наряда. – Такой маленький Боня поймал такого большого петуха! А все почему? Потому что он не понесся, куда глаза глядят, а взял след и спокойно добрал птицу. Вот она была, вот где! А ты куда умчался?
Джек молчал, часто дыша открытой пастью с высунутым языком, и поглядывал на меня, казалось, нарочно равнодушно. Возможно, он хотел напомнить мне о тех, трофеях, которые были взяты лишь благодаря ему, но не знал, как это выразить на непонятном человеческом языке.
Были и другие случаи, когда Джек помогал Боне добрать добычу. Очень мелкому от рождения спаниелю элементарно не хватало сил справиться с подраненным русаком и даже кряковым селезнем или крупным фазаном. А может Боня был просто миролюбив или недостаточно опытен.
Но к счастью его могучий напарник, всегда вовремя подоспевал к месту очередной битвы и мгновенно решал исход этой битвы в нашу пользу. Приходилось с умилением наблюдать картину, когда Джек, подоспев к брыкающемуся в обнимку с Боней зайцу, за секунду справлялся с русаком, потом брал его поперек и нес ко мне в зубах, высоко подняв голову, а спаниель возмущённо подпрыгивал рядом, и подобострастно смотрел на меня, говоря всем своим видом: «Это я, я его добыл, хозяин! А этот верзила просто помогает мне его нести…»

— Отлично, ребята, вы оба отличные парни! – говорил я им, принимая добычу.
На охоте я удивлялся скорости, с которой Боня носился по полю за удирающим зайцем. Он без труда, почти не отставая от мчащегося русака, пересекал свежезабороненное поле, при этом его задние ноги работали синхронно с частотой пулеметного затвора. Возвращался Боня легким галопом, и я видел, что дыхание его, учащённое, но совсем не запаленное, как бывает у дратхаара, который после километровой пробежки дышит, словно загнанный динозавр.
И еще – Джек страшный, невероятный водохлеб, а Бонька, я заметил, пьёт немного и очень редко, но жадно.
Теперь я всё чаще начинаю замечать, что мои собаки на охоте все больше дополняют друг друга. Не мешают, а именно дополняют. Я ничему их не учил, все произошло само собой, каким-то естественным образом. Мне остается только наблюдать и удивляться. Я не вижу смысла вмешиваться, да и нет у меня на это особого желания. Мне приятно, что мои собаки свободны.

Выйдя во двор, говорю вылезшим из будки мордам:
— Завтра на охоту, друзья, завтра на охоту!
Джек при слове «охота» приподнимает уши, внимательно смотрит на меня, потом встает на задние лапы и передние кладет мне на плечи. Он тычет усатой мордой в лицо, а Боня, подражая ему, тоже обнимает мои колени. …Иногда мне кажется, что мои собаки тоже разговаривают со мной. Они делают это каким-то особым образом, не говоря слов. Собачий язык – это язык эмоций. Я чувствую, что они переживают вместе со мной: огорчаются и радуются. Они очень простые, и я благодаря им понимаю, как же, все-таки, нам, людям, порой не хватает этой простоты. Мы много усложняем в своей жизни и порой не догадываемся, что самым ценным и недосягаемым, оказывается именно простота.
Поэтому я и люблю своих собак.